[Человек со стороны]

Изменив своему, заявленному, порядку чтения конкурсных текстов, попробую поговорить о том из них, который, на данный момент, вызвал наибольший восторг рецензентов, и влить в бочку, наполненную медом уже почти до краев, пару ложек дегтя. Я имею в виду рассказ под номером 156 – МАУ АПЕЛЬСИН, который один из рецензентов назвал БОЛЕЕ ЧЕМ ХОРОШИМ, а другой – и вовсе – ШЕДЕВРОМ, причем, без всякой иронии.
Ну, а поскольку в этом рассказе, в отличие от большинства остальных, присутствует не ходячая схема, а живой человек со своими проблемами, комплексами, надеждами и разочарованиями, поставленный перед необходимостью сделать свой нравственный выбор (то есть именно «…человек находящийся в жизненном процессе…» – цитата, вызвавшая такую бурную радостную реакцию у г-на Usachova), он, бесспорно, является фактом литературы и, соответственно – предметом для возможного анализа.
Я прошу извинения у автора за то, что отправной точкой для моей рецензии явились тезисы, предложенные г-ном Russelom – просто мне проще полемизировать, отталкиваясь именно от них.
Начну с «послевкусия», поскольку оно у меня совершенно другое – отчетливое ощущение вторичности. Первая мысль, пришедшая в голову после прочтения: либо автор совсем недавно познакомился с творчеством Виктора Гюго, либо «Человек, который смеется», прочитанный в детстве оставил в его душе такое неизгладимое впечатление, что, по прошествии многих лет, тема средневековых компрачикосов, уродующих детей на потребу богатых бездельников и толпы, не имеющей в те времена других развлечений, кроме созерцания балаганных уродов, плавно переместилась (замечу – совершенно подсознательно) в конкурсный рассказ. Да, я согласен: и сегодня в обществе есть масса любителей тешить свое самолюбие ощущением превосходства, созерцая цирк лилипутов или смакуя появившиеся, в последнее время, на телеэкранах репортажи из закрытых интернатов, в которых живут несчастные мутанты, но вивисекция!.. да еще и поставленная на поток!.. – это, извините меня, перебор. Жестокая, однако, фантазия у автора. Ну, да Бог с ним...
Теперь о теме «поколения слабых сынов после сильных отцов», прекрасно раскрытой Павичем». Упоминание этой темы – это уже заявление о том, что рассказ претендует на обобщение. Но именно обобщения-то я в нем и не увидел. Есть конкретный частный случай. И именно патология, именно «генетический «подарок» является причиной культивируемого, взращиваемого, и бережно лелеемого (ну как тут не вспомнить словечко «достоевщинка») при активном участии окружающих, комплекса неполноценности. Отсюда и неспособность найти свое место в окружающей жизни, отсюда и один, два, три… и так далее… хитиновых слоя за которыми прячется настоящая сущность («…Тогда ты превращаешься в гусеницу… Ты растёшь странным многослойным насекомым, пытающимся выжить в мире людей…»), отсюда и окончательный выбор. И, если уж говорить о представителях поколения, то ни предыдущего курьера, сделавшего, очевидно, СВОЙ выбор, а потому и исчезнувшего, ни Холли, использующую для достижения цели все возможные средства (от циничной лжи об «искуплении» до собственного тела) к поколению слабых отнести уж никак нельзя.
Так что нет в финале «вопроса без ответа», нет многоточия… есть жирная точка. Человек сделал свой нравственный выбор. Он СТАЛ «ДОСТОЙНЫМ СЫНОМ СВОЕГО ОТЦА». «С волками жить – по волчьи выть». А жить то хочется, и – именно с волками.
«– А ты молодец, Солтез младший. – Холли с любопытством просматривает ролик, снятый мной в Киен Зьянг, – оранжевые уродцы – отличный товар, что ни говори…».
Ну, и наконец, о том, что больше всего приводит в восторг рецензентов – о метафоричности.
Нисколько не умаляя достоинств чисто кинематографического монтажа образов (собака, белка, бьюик и т.д.), хочу отметить, что даже самая яркая метафора, если она повторена дважды, тускнеет, трижды – начинает надоедать, ну а если на эту единственную метафору насажен, как на шампур, весь рассказ – это уже называется нехорошим словом «тавтология», причем, тавтология сознательная, используемая, как прием.
Честно говоря, мне бы вполне хватило замечательного эпиграфа, который будит мысль и заставляет, поначалу, попытаться самому разобраться в причинах его появления. Но когда автор повторяет удачно найденную им метафору в одном рассказе с десяток раз (считая, очевидно, что, если он не станет мне, тупому читателю, постоянно совать эту метафору под нос, я ни хрена не пойму) – мне становится очень обидно.
А, в целом, рассказ производит очень приятное впечатление. Хотя, и я против негативизма в литературе. Я – за катарсис!